Там, где нет слов, любое слово становится лишним.
А.Лэнгле. Автор книги «Виктор Франкл. Портрет»
В течение ряда лет он был близким другом и учеником Виктора Франкла, известного австрийского психиатра, психолога, философа, бывшего узника нацистского концентрационного лагеря, основателя метода логотерапия. В книге, собственно, не претендующей на исследовательский опус, Лэнгле описывает яркую жизнь и неординарную личность, отдавая, таким образом, дань своему другу и учителю. И это глубоко личное повествование.
Цитаты Франкла разошлись по миру.
«Я не побоюсь сказать, что в мире не существует более действенной помощи для выживания даже в самых ужасных условиях, чем знание, что твоя жизнь имеет смысл».
Самая известная книга выдающегося ученого и психолога, помимо его научных трудов, «Сказать жизни – Да!». Книга о его опыте в концентрационном лагере является мировым бестселлером с миллионными тиражами. 31 его книга переведена на несколько десятков языков, он объехал весь мир, и встречи с ним искали многие выдающиеся люди и сильные мира сего. Благодаря неутомимой лекционной и писательской деятельности Франкла его идеи получили мировое признание.
А благодаря труду Лэнгле возможно стало оценить его личность с самых разных сторон. Это важно, потому что успех Виктора Франкла, популярность и мировая слава – это конгломерат всех его человеческих качеств. Потеряв всю семью, он стал подлинным провозвестником нового психотерапевтического направления «психотерапии с человеческим лицом» – направления, основанного, прежде всего, на поисках смысла жизни. Этот метод, история его создания тесно переплетены с историей самого основателя популярного метода.
В автобиографии Франкл вспоминал, что мечтал о карьере врача с трех лет, а в четыре года он осознал неизбежность собственной смерти. С тех пор, как он сам признавался, неотрывно думал о том: как прожить осмысленную жизнь, зная, что она в любой момент может оборваться? Думаю, что в таком раннем возрасте он не мог так точно сформулировать свои мысли. Облечь чувства в слова он смог гораздо позднее.
Он говорил о том, что наше прошлое, в отличие от нас, никогда не умирает, как не умирают и личные достижения и сбывшееся мечты.
«Что бы мы ни создали, чему бы ни научились и что бы ни пережили, – все это становится нашим прошлым, – рассуждал Франкл. – Никто и ничто не сможет отменить того, что это было».
В конце 1920-х и начале 1930-х Виктор Франкл работал в нескольких неврологических и психиатрических клиниках. Именно тогда он начал работать над методом логотерапия.
Гитлеровский режим с первых дней затронул его. Виктор понимал, что в нацистской Австрии его профессиональные возможности будут ограничены, а спокойной жизни наступит конец. И тогда его и его семью ждет депортация. Но пока его работа в неврологическом отделении в еврейском госпитале Ротшильда была нужна режиму, он оставался в относительной безопасности. В начале войны он боролся за жизни пациентов – в том числе и за спасение жизни самоубийц, не желавших жить при гитлеровском режиме. Его ассистентка была с ним не согласна в этом вопросе. Ведь спасенные люди вновь вставали перед страшным выбором – жить в невыносимых условиях или умереть. Не обошла эта участь и ее. После того, как Франкл спас свою ассистентку, по сути близкого ему человека, от попытки суицида, она была депортирована в концлагерь.
Молодой психиатр так и не покинул Вену, хотя в 1941-м неожиданно получил трехнедельную визу в США. Он не мог решиться на какой-либо шаг: или уехать в США и спастись, оставив на произвол судьбу родителей, или остаться вместе с ними, но тогда их всех наверняка бы ждала смерть. Для принятия решения, как он вспоминал, ему понадобилось «указание свыше». В принятии решения сыграла роль не столько любовь к родителям, сколько «напоминание о религиозно-нравственном долге». А надо сказать, что он был достаточно религиозным человеком.
У Франкла появилось чувство, что ему нужен знак с небес. Он искал уединения в одиночных прогулках, прокручивая варианты решения вновь и вновь. Однажды он проходил мимо Собора св. Стефана. Из храма доносились звуки органа. Прикрыв портфелем желтую звезду, он вошел и никем не замеченный остался в соборе. С этим ожиданием метафизического знака Франкл вернулся домой. И здесь он увидел небольшой кусок мрамора, который вызвал его удивление и вопросы. Отец ответил, что этот невзрачный кусочек мрамора остался на месте самой большой из шести венских синагог, сожженных в «хрустальную ночь».
По воспоминаниям самого Виктора Франкла:
«Кусок мрамора — часть плиты со словами Завета. Если тебе интересно, могу даже сказать, к которой из десяти заповедей относится высеченная здесь древнееврейская буква. Есть только одна заповедь, которая с нее начинается». «А именно?\» — настаиваю я. И отец отвечает: «Почитай отца своего и мать свою, чтобы продлились дни твои на земле…» Так я остался «на земле» с моими родителями и просрочил визу».
Семья Франкла попала в концлагерь Терезиенштадт. Избежала этой участи только сестра, она успела уехать в Мексику. Брата схватили при попытке выехать из Австрии, и в концлагере он оказался раньше своей семьи. Жена Франкла, Тилли, работала в том же лагере на слюдяной фабрике. Отец – Габриэль Франкл скончался в 1943-ем, в 81 год, от недоедания и пневмонии. Примечательно, что Франклу удалось пронести в лагерь ампулу с морфием, тем самым облегчив его предсмертные страдания. Мать погибла в газовой камере гораздо позже, в октябре 1944 г., когда сам Виктор с женой уже были отправлены в Аушвиц. И это далеко не единственное экзистенциальное переживание, которое ему пришлось пережить в это время.
Однажды на вечерней поверке Франкла по неизвестной причине направили на сортировочный транспорт. Это означало направление в газовую камеру. Никто из попавших на этот транспорт живым не возвращался. Что он мог предпринять? Ему приходили в голову страшные по своей сути мысли: например броситься на проволоку, избежав таким образом страшной участи. Но как он мог? Он, который всегда боролся против осознанного лишения себя жизни? Прежде всего, он попрощался с матерью. (Отца уже не было в живых). Затем попрощался с женой. Потом направился к воротам, чтобы оттуда последний раз увидеть закат. И пока он шел, к нему пришло осознание, что он уже совершил все, что мог. Тяжелейшее испытание и осознание конечности собственной жизни помогло появлению «надежды на надежду», особый такой вид спокойствия… и он смог допустить, «пускай только теоретически, но все-таки всегда остается шанс, что я выживу».
«Просто дать быть всему, что происходит, больше не обманывать себя, а некоторым образом — исходя из последнего достоинства — ждать; не исключать никакой возможности, включать любой шанс. Мне как раз кажется, что я в решающие мгновения в концлагере поступал именно так. В Освенциме я естественным образом вынужден был учитывать, что в любой момент могу отправиться в газовую камеру. Но в диалогах с самим собой я как-то никогда не переставал признавать, что — пускай только теоретически, но все-таки всегда остается шанс, что я выживу. Вот что я подразумеваю под “оставлять все возможности открытыми”. Быть слишком гордым, чтобы сказать: я больше не участвую, я сдаюсь. Быть слишком гордым\ Посмотрим, чего еще хочет от меня эта дерьмовая жизнь. Посмотрим. То есть — отнюдь не видеть ситуацию в бог знает каком розовом свете, а просто: посмотрим, чего еще хочет от меня эта дерьмовая жизнь».
В книге Лэнгле приводит дословный диалог со своим другом:
«Лэнгле: Однако я хотел бы еще добавить, что чисто теоретически сохраняется шанс выжить. Я чувствую необходимость это добавить. Франкл:— ответственность\ Тут вступает в игру ответственность. В ту минуту, когда я признаю, что есть шанс остаться в живых, я неизбежно беру на себя ответственность не упустить своего шанса (например, проскользнуть в эшелон, заметив, что он идет в лагерь, где нет газовых камер)»
Так оно и вышло. На следующее утро этап просто не состоялся. Франкл так никогда и не узнал, почему его отменили — в первый и единственный раз. Для него это событие стало значимым подтверждением верности описанной позиции открытости и реалистичности:
«Пока что-то не произошло, все еще может сложиться иначе».
После войны в беседе с психиатром Паулем Поляком он делился своими переживаниями: «Такие испытания должны иметь смысл», – говорил он. Друзья уговорили его написать об этом опыте книгу, чтобы «исцелить душевную травму». Работа давалась нелегко. Ради нее ему пришлось пожертвовать своим увлечением скалолазанием и альпинизмом. Но эта работа придавала смысл жизни, высвечивая лишения, как необходимый этап, пусть и жуткий в своей обнаженности.
В 1946 году Виктором Франклом были написаны две книги, «Врачебное душепопечение» и «Психолог в концентрационном лагере». Во «Врачебном душепопечении» были представлены основные положения логотерапии.
У книги «Психолог в концентрационном лагере» история совсем иная. Франкл решил «опубликовать ее анонимно, чтобы иметь возможность позволить себе быть откровенным». Книга была уже отправлена в печать, когда друзья уговорили его «взять на себя ответственность за ее содержание, подписавшись собственным именем». Но первая книга все же вышла без имени автора. Продавалась она тяжело. В 1956 году она уже была переведена на английский и вышла в издательстве Beacon Press в Бостоне под названием From Death Camp to Existentialism. Этому варианту повезло больше. Впоследствии книгу выпускали еще несколько раз.
За шесть лет книга была переиздана 14 раз; к 1995 г. только в Соединенных Штатах вышло более 9 млн. экземпляров. И до сих пор в она списках лонгселлеров. В немецкоязычных странах книга постоянно переиздается высокими тиражами под новым названием: «Сказать жизни “да”». В русскоязычном варианте книга называется «Сказать жизни «ДА!». Психолог в концлагере» и на протяжении многих лет она входит в списки бестселлеров.
Это потрясающая по глубине переживаний книга человека, который исцелял раны, нанесенные жизнью, и на собственном опыте убедился в действенности своего метода. Эта книга о силе духа и о том, какое чудовищное зло мы способны причинять друг другу. И еще она о том, что страдание можно встречать стойко.
«Человек может лишиться всего в один момент. Последнее, что у него остается – свобода выбирать, как вести себя даже в самых ужасных обстоятельствах».
Все время задаюсь вопросом, как могло произойти так, что идеология нацизма смогла получить такое массовое распространение? Целые нации воспринимали ее как новую реальность, как данность и считали это нормой. «Ничего страшного, – отвечали «люди», творившие зверства, – я просто исполняю приказ». Нацистский аппарат функционировал как стандартная бюрократическая машина – и эта «нормальность» больше всего сбивает с толку.
Можно сколько угодно вопрошать Вселенную:
«Как же так?». Ответы лежат на поверхности. Разве бы нацизм смог существовать, если бы послушание и следование долгу не укоренилось в людях столь глубоко? Если бы у них присутствовало бы критическое мышление и ответственность за свою жизнь? Если бы они подвергли сомнению бесчеловечные приказы свыше? Если бы они не пошли по пути слепого повиновения?
Зигмунт Бауман, британский социолог, рассуждал:
«Невыразимый ужас, пронизывающий нашу коллективную память о холокосте, является следствием гнетущего подозрения, что холокост может оказаться не просто аномалией, не просто отклонением от прямого пути прогресса и не просто раковой опухолью на здоровом теле цивилизованного общества… В Холокосте «как в капле воды» можно увидеть отражение того, на что способны современное общество и цивилизация с их «эффективностью», логикой и рационализмом. С их «нормальностью», в конце концов».
Ну и напоследок. Бауман подчеркивал:
«Ни один из факторов, благодаря которым Холокост стал возможен, не устранен из жизни современного общества».
В общем, люди, будьте бдительны!